Изучение феномена «гражданской религии»

Против России развязана настоящая идеологическая война.

Нам навязаны чужие ценности, которые нам не свойственны ни генетически, ни духовно.

Еще существует вероятность в будущем потерять себя.

О.М. Бондарева

Изучение такого феномена как «гражданская религия» (civil religion) позволяет пролить свет на многие социальные и политические процессы, происходящие сегодня в различных регионах мира, особенно там, где общество сталкивается с серьёзными угрозами и вызовами. В современных обществах элементы религиозного культа и политической идеологии всё теснее переплетаются, что зачастую находит отражение в законодательных источниках.

Довольно мало об этом феномене идет речь, однако часто затрагиваются вопросы терпимости (толерантности) и национальной конфликтологии.

Гражданская религия более подходит для приспособления, а не для противостояния той множественности индивидуальностей мужчин и женщин, на преобразование которой она нацелена. В конце концов, речь идет не о полном обращении в новую веру, а лишь о политической социализации.

Должны ли мы терпеть нетерпимое? Этот вопрос часто называют центральной и самой сложной проблемой теории толерантности. Но это не так, ибо большинство из тех групп, что пользуются толерантным отношением при всех четырех режимах, сами на деле оказываются нетерпимыми. Всегда есть некие "другие", которых они не любят и знать не хотят, чьих прав не признают; отношение их к факту существования этих других нельзя назвать ни равнодушием, ни отстраненностью. В многонациональных империях различные нации, пожалуй, находятся в состоянии временной взаимной отстраненности — таким образом они приспосабливаются к сосуществованию с другими в условиях имперского правления. Но будь правителями они сами, потребность в отстраненности исчезла бы и некоторые из них определенно попытались бы тем или иным образом покончить с этим сосуществованием. Есть все основания не допускать такие силы до политической власти, но нет никаких оснований отказаться от толерантности к ним как к составной части империи. То же можно сказать и о консоциативных устройствах, весь смысл конституционной системы которых — в том, чтобы сдерживать аналогичную взаимную нетерпимость ассоциированных сообществ.

Иной характер должны иметь история государства и государственные праздники в национальных государствах: там они должны исходить из исторического опыта нации, представляющей большинство, и учить ценностям именно ее исторического опыта. Таким образом, гражданская религия создает возможность дальнейшей дифференциации внутри большинства (разделения по религиозному, региональному и классовому признаку) — но при этом она не перекидывает моста к меньшинствам. Вместо этого гражданская религия устанавливает стандарты индивидуальной ассимиляции: например, она предлагает вам, для того чтобы стать французом, суметь представить себе, что ваши предки штурмовали Бастилию или, в крайнем случае, что они сделали бы это, окажись они в Париже в то самое время. Но обладающие собственной гражданской религией национальные меньшинства все же пользуются терпимостью — до тех пор, пока собственные ритуалы они справляют частным порядком. И члены меньшинств могут стать гражданами, могут, скажем, изучить особенности французской политической культуры, не становясь французами по духу.

Особенно важная роль принадлежит единству идентичности как порождению гражданской религии в иммигрантских обществах, для которых характерно наличие столь разнообразных индивидуальностей. Очевидно, что еще более разнятся идентичности в многонациональных империях, но там, если оставить в стороне объединяющую фигуру императора и провозглашаемые им символы веры, общность не имеет такого же значения. Современные иммигрантские общества являются также и демократическими государствами, и их политическое здоровье зависит, по крайней мере отчасти, от преданности идее и активности их граждан. Но если мы хотим, чтобы гражданская религия на местах усиливала и прославляла эти качества, то она должна приспосабливать к себе не только собственно религии, но и прочие гражданские религии. Конечно, наиболее ярые сторонники конкретной гражданской религии захотят подменить ею все прочие религии: в частности, именно в этом заключался смысл кампаний по американизации начала 20-х годов XX века. И, вероятно, в конечном счете, все то, что происходит в Америке, приведет именно к такому результату. Возможно, каждое иммигрантское общество является не чем иным, как находящимся в процессе становления национальным государством, а гражданская религия суть один из инструментов данной трансформации. Тем не менее проведение подобных кампаний являет собой проявление нетерпимости, способное спровоцировать сопротивление и преумножить разобщенность между различными группами (и внутри их).

В любом случае оказывается, что подобная американизму гражданская религия способна прекрасно уживаться с тем, что можно описать как отправление ее приверженцами альтернативных гражданских религиозных культов. Исторические предания и празднования, сопровождающие, например, День Благодарения и День Памяти или 4 Июля, способны сосуществовать в совместной жизни американцев ирландского происхождения, черных американцев и американских евреев с другими, самыми разными, историями и праздниками. В данном случае различия не являются противоречиями. Верования гораздо чаще, чем исторические предания, вступают в противоречие друг с другом; один праздник не становится отрицанием, запретом или перечеркиванием другого. Конечно, всегда проще с легким сердцем созерцать узко общинный или семейный праздник своих сограждан, когда знаешь, что они разделят с тобой и общий для всех нас праздник. Так гражданская религия помогает терпимо относиться к частичным различиям — или же помогает нам воспринимать различия как частичные. Все мы американцы, и этим определением наша сущность не исчерпывается; но кем бы мы ни были сверх того, каждый из нас находится в такой же безопасности, что и все остальные, поскольку каждый из нас — американец.

На деле, однако, гражданская религия зачастую становится причиной нетерпимости и в рамках международного сообщества, подогревая приступы "приходского" " самодовольства по поводу жизни по эту сторону границы, а также подозрительность и обеспокоенность тем, что имеет место по другую ее сторону. С другой стороны, влияние ее внутри страны может и не иметь опасных черт, так как она наделяет всех (по эту сторону границы) некой коренной единой идентичностью, благодаря которой дальнейшая дифференциация оказывается не столь опасной. Несомненно, гражданская религия, подобно государственному образованию, составляет конкуренцию групповой принадлежности индивида: в подобных взаимоотношениях находились в XIX веке французские республиканцы с французскими католиками; то же можно сказать и о современных республиканцах и современных мусульманах. Но так как гражданские религии обычно не имеют своей теологии, они способны опосредовать различия, в частности (и в особенности) религиозные. Оставляя в стороне единичный исторический конфликт революционных лет, нет причин думать, что верующий католик не может быть одновременно и преданным республиканцем.

Наилучшие условия для реализации толерантности возникают там, где гражданская религия оказывается меньше всего похожей на ... религию. Если бы, например, Робеспьеру удалось привязать республиканскую политику к некой целостной системе деизма, он мог бы тем самым создать непроходимую пропасть между республиканцами и католиками (мусульманами, евреями). Показательно, однако, что этого ему не удалось: политическое кредо проигрывает от соединения с истинной религиозной верой. То же можно сказать и о соединении его с истинным антирелигиозным неверием. Воинствующий атеизм — в большей степени, чем любая ортодоксия, — сделал коммунистические режимы Восточной Европы крайне нетерпимыми, а вследствие этого и политически слабыми: они оказались не в состоянии "переварить" огромные массы собственных граждан. Большинство же гражданских религий мудро берут на вооружение некую туманную, неразработанную, веротерпимую религиозность, проистекающую скорее из исторических преданий и празднований, а не из ясных и отчетливых убеждений.

Если абстрагироваться от полемических красот, то в статье Загорски, обупликованной в  журнале «Политическая россия» в 2014 г содержится довольно внятный ответ на причины американского поп-культурного доминирования: оно зиждется на том, что американский социолог Белла назвал «гражданской религией»:

Под гражданской религией понимается определённый набор сакральных идей, символов и ритуалов, разделяемый подавляющим большинством американцев и являющийся основой национальной самоидентичности, а также служащий способом национальной консолидации, не задевающим личных религиозных взглядов американцев. Второй подход предлагает рассматривать американскую гражданскую религию, прежде всего, как культ государства, в центре которого находится идея избранности американской нации.

Очень хорошее определение, между прочим. Только вот есть нюанс — в своё время в СССР тот же самый «набор сакральных идей, символов и ритуалов» тоже имелся. Демонстрации на 7 ноября и 1 мая — чем не «сакральные ритуалы»? А очереди в Мавзолей? А торжественный приём в пионеры? Все признаки «гражданской религии» в СССР имелись, только называлось все это несколько по-другому: идеологией (или идеологическим воспитанием).

Загорски уверен, что коль скоро СССР распался, то из этого следует, что советская «гражданская религия» была изначально плоха, да и сейчас России ничего на «культурном фронте» не светит:

Так же, как советская номенклатура, грызущая том за томом по марксизму-ленинизму, сточила собственные мозги и оказалась неспособной к интеллектуальной конкуренции с противником, который опережал в развитии, поскольку постоянно совершенствовал технику игры, так и сейчас в России невозможно появление культурного продукта, который смог бы составить конкуренцию заморскому.

Так вот. Начнём с «интеллектуальной конкуренции». Позиции СССР на мировом «рынке интеллектуальных услуг» были очень даже неплохи в 60-е и 70-е годы: достаточно вспомнить многочисленные престижные премии, получаемые советскими фильмами в Каннах и на прочих престижных фестивалях. Да и о кассовом успехе киноэпопеи «Освобождение» в Европе или фильма «Москва слезам не верит» в тех же США забывать не стоит.

Так что, не всё было так плохо… Но плохо стало. Почему так?

А давайте-ка вспомним фурор, который в своё время произвел фильм «Броненосец Потёмкин» на Западе. Восторг был натуральный, фильм называли «лучшим всех времён и народов»… а почему, собственно? В тогдашней Европе что — сплошь замаскированные коммунисты во всяких жюрях сидели? Да ничего подобного — просто тот фильм был реально сделан в рамках мироощущения тогдашней «советской гражданской религии», причем искренне. А где искренность — там и художественная сила и убедительность.

Ну или, по крайней мере, лояльное отношение к своей стране.

В современной России ЕСТЬ своеобразная «гражданская религия» либерального разлива: где «хруст французской булки», страдающая от быдла интеллигенция, ну, и тот же ГУЛАГ играет роль «сакрального символа». Рекомендации этой религии просты — своя страна должна «платить и каяться».
Однако, спрос-таки на «новый патриотизм» и создание своей собственной «гражданской религии» в России есть.

Ну, а что же в современной России? Одни хотят вернуться в белую империю, другие в красную… А толку?

Культурный фронт — это тоже фронт. И когда ЦРУ занималось хитрым и долгим продвижением «жизнелюбивой американской культуры» — тогда в США знали, что делали. Вели идеологическую борьбу. Целью которой было внушение «противнику» идеи о всегдашнем моральном превосходстве США, собственной — противника — ущербности и несостоятельности его «гражданской религии».

И, ведь удалось нас идеологически одолеть! Почему и как — разговор отдельный и интересный, но нельзя не отметить главное: главным условием этой победы стало проникновение «американской гражданской религии» в сознание наших собственных «творцов»… точнее, даже в подсознание: все, что «с Запада» идёт — в их головах автоматически со знаком плюс, а все свое — со знаком минус. И «творят» они с непременным желанием свое обязательно обгадить.

Так что правильно замечает Загорски: проблема — в зрителях. Точнее, в их мозгах. Еще точнее — в «гражданской религии», исповедуемой культурной элитой.

Что касается создания качественного российского культурного продукта, который можно было бы предложить не только на внутреннем рынке, но и который мог бы заинтересовать зарубежного зрителя, во многом зависит и от самой политики Российской Федерации, и от умения работать с русской историей, правильно проводить идеологическую политику.

 Не «гражданская религия», а идеологическая политика.

К работе нужно привлекать лучших культурологов, социологов, проводить исследования, с помощью которых можно было бы создавать качественный продукт, не уступающий зарубежным аналогам.

Специфика России состоит в том, что российское общество большую часть своей истории было разнообразно во всех своих проявлениях: региональном, этническом, религиозном, культурном и т. д. Необходимое условие возникновения и функционирования гражданской религии - это чувство единства, без которого невозможно построение гражданского общества. Но этого единства самого по себе недостаточно, его надо осознать и понять его взаимозависимость в различных областях деятельности человека и государства. Такое осознанное единство - это величина, в какой-то степени священная и обладающая способностью к воздействию на более эффективное функционирование экономических и договорных отношений.

    Еще одним автором, исследовавшим проблему гражданской религии со светских позиций, является Е. М. Мирошникова, которая в своей работе «Гражданская религия: возможна ли она в России?» (2004) рассматривает гражданскую религию как консенсус между Free Exercise Clause - правом граждан на свободу совести и Establishment Clause - запретом на государственную поддержку религии.

 
В России, отмечает Е. М. Мирошникова, гражданская религия могла бы стать важной составляющей стабилизации и укрепления общества, но вместе с тем сам термин пока еще непонятен и вызывает некоторое недоумение «... прежде всего отсутствием необходимого опыта в построении гражданского общества, а с другой стороны, принципиально новым отношением к религии, осмыслением ее роли в современном российском обществе» .
Автор отмечает, что термин civil religion при дословном переводе не передает полностью его содержание и предлагает использовать термин «гражданская религия» как гражданский договор о религиозных ценностях. В целом вопрос о необходимости гражданской религии или ее отсутствии в российском обществе не стоит. Для автора это объективная закономерность, которая присутствует в различной степени в каждом обществе, и Россия здесь не исключение. Как в Америке, так и в России «гражданская религия  способствует укреплению толерантности в поликонфессиональном обществе» Е. М. Мирошникова полагает, что изучение феномена гражданской религии способствовало бы, с одной стороны, сохранению национальной идентичности и традиционных духовных ценностей, а с другой стороны, гарантировало бы права и свободы человека.

В системе договорных отношений невозможно обойтись без веры, где вера подтверждает святость соблюдения договора, выводя его из рамок удобства и выгоды.  Эмиля Дюркгейма: «Договор и интерес сами по себе выступают как цементирующая сила лишь тогда, когда они опираются на недоговорное начало, т. е. на общие социальные (нравственные, правовые, религиозные)ценности».
Этатизация полностью разрывает гражданские связи в обществе, которые становятся возможны только при условии высочайшего разрешения со стороны государства. В идее державности нет места человеку, гражданину, вернее, он занимает позицию внизу списка ценностей такого государства.

Гражданская религия невозможна без гражданина, а воспитание гражданина - важнейшая задача построения гражданского общества, где гражданская религия станет тем, что объединит всех граждан. Совместный исторический опыт, праздники, традиции, коллективные ценности, практики и т. д. - всё это носит характер общезначимый, общеценностный, способный при всем разнообразии стать той скрепой, что объединит страну и приведет к появлению национальной идеи.
Без ценностного фундамента невозможно строительство гражданского общества, ценностный фундамент должен стать священным, и именно тогда, когда это произойдет, и станет возможно само гражданское общество. Эти общие ценности во многом уже есть, их не надо искать или изобретать, и социология сможет помочь в этом, выступая и как форма научного знания, и как особый род мировоззрения. 

Автор:

Ольга Михайловна Бондарева

Общественный деятель, член Брянского регионального отделения Изборского клуба.

Источники.

1. Вестник МГИМО -Университета. 2010. Гражданская религия. США и отражение ее ценностей в американском законодательтве. Касаткин П.
2. Обзор Стэн-форда Левинсона (Levinson S.), посвященный работе Carters. Culture of Disbelief// Michigan Law Review 92, № 6 (May 1994), pp. 1873—1892.
3. Bellah R. The Broken Covenant: American Civil Religion in Time ofTrial. N.-Y.: Seabury, 1975
4. Политическая Россия — ОПН Журнал, 2014 г. (Загорски)
5. «Гражданская религия: возможна ли она в России?» (2004) Е.М. Мирошникова