«СПРАВЕДЛИВОСТЬ»

       С незапамятных времен люди говорят и пишут о справедливости: может быть, даже с тех самых пор, как вообще начали говорить и писать… Но до сих пор вопрос, по-видимому, не решен,— что такое справедливость и как ее осуществить в жизни? Трудно людям согласиться в этом деле, потому что они чувствуют жизненное практическое значение этого вопроса, предвидят невыгодные последствия для себя и потому спорят, как заинтересованные, беспокойно и подозрительно: того гляди «согласишься» «на свою голову» — и что тогда?

Иван Ильин

 

   Каждый из нас желает справедливости и требует, чтобы с ним обходились справедливо; каждый жалуется на всевозможные несправедливости, причиненные ему самому, и начинает толковать справедливость так, что из этого выходит явная несправедливость в его пользу. При этом он убежден, что толкование его правильно и что он «совершенно справедливо» относится к другим, но никак не хочет заметить, что все возмущаются его «справедливостью» и чувствуют себя притесненными и обойденными. Чем скуднее, теснее и насильственнее жизнь людей, тем острее они переживают все это и тем труднее им договориться и согласиться друг с другом. В результате оказывается, «справедливостей» столько, сколько недовольных людей и единой, настоящей Справедливости найти невозможно. А ведь, строго говоря, только о ней и стоит говорить.

    Это означает, что интересы и страсти искажают великий вопрос, ум не находит верного решения и все обрастает дурными и ловкими предрассудками. Из предрассудков возникают ложные учения; они ведут к насилию и революции, а революции приносят только страдания и кровь, чтобы разочаровать и отрезвить людей, оглушенных своими страстями. Так целые поколения людей живут в предрассудках и томятся в разочаровании; и иногда бывает так, что самое слово «справедливость» встречается иронической улыбкой и насмешкой.

   Однако, все это не компрометирует и не колеблет старую, благородную идею справедливости и мы по-прежнему должны противопоставлять ее всякой бессовестной эксплуатации, всякой классовой борьбе и всякому революционному уравнительству. Мы можем быть твердо уверены, что ей принадлежит будущее. И все дело в том, чтобы верно постигнуть ее сущность.

Французская революция восемнадцатого века провозгласила и распространила вредный предрассудок, будто люди от рождения или от природы «равны» и будто вследствие этого со всеми людьми надо обходиться «одинаково»… Этот предрассудок естественного равенства является главным препятствием для разрешения нашей основной проблемы. Ибо сущность справедливости состоит именно в неодинаковом обхождении с неодинаковыми людьми.

 

 

Если бы люди были действительно равны, т. е. одинаковы телом, душою и духом, то жизнь была бы страшно проста и находить справедливость было бы чрезвычайно легко. Стоило бы только сказать: «одинаковым людям — одинаковую долю», или «всем всего поровну» — и вопрос был бы разрешен. Тогда справедливость можно было бы находить арифметически и осуществлять механически; и все были бы довольны, ибо люди и в самом деле были бы, как равные атомы, как механически перекатывающиеся с места на место шарики, до неразличимости одинаковые и внутренне и внешне. Что может быть наивнее, упрощеннее и пошлее этой теории? Какое верхоглядство — или даже прямая слепота — приводят людей к подобным мертвым и вредным воззрениям? После французской революции прошло 150 лет. Можно было бы надеяться, что этот слепой материалистический предрассудок отжил давно свой век. И вдруг он снова появляется, завоевывает слепые сердца, торжествует победу и обрушивает на людей целую лавину несчастья…

На самом деле люди неравны, от природы и неодинаковы ни телом, ни душою, ни духом. Они родятся существами различного пола; они имеют от природы неодинаковый возраст, неравную силу и различное здоровье; им даются различные способности и склонности, различные влечения, дары и желания; они настолько отличаются друг от друга телесно и душевно, что на свете вообще невозможно найти двух одинаковых людей. От разных родителей рожденные, разной крови и наследственности, в разных странах выросшие, по-разному воспитанные, к различным климатам привыкшие, неодинаково образованные, с разными привычками и талантами — люди творят неодинаково и создают неодинаковое и неравноценное. Они и духовно не одинаковы: все они — различного ума, различной доброты, несходных вкусов; каждый со своими воззрениями и со своим особым правосознанием. Словом, они различны во всех отношениях. И справедливость требует, чтобы с ними обходились согласно их личным особенностям, не уравнивая неравных и не давая людям необоснованных преимуществ. Нельзя возлагать на них одинаковые обязанности: старики, больные, женщины и дети не подлежат воинской повинности. Нельзя давать им одинаковые права: дети, сумасшедшие и преступники не участвуют в политических голосованиях. Нельзя взыскивать со всех одинаково: есть малолетние и невменяемые, с них взыскивается меньше; есть призванные к власти, с них надо взыскивать строже и т. д. И вот, кто отложит предрассудки и беспристрастно посмотрит на жизнь, тот скоро убедится, что люди неравны от природы, неравны по своей силе и способности, неравны и по своему социальному положению; и что справедливость не может требовать одинакового обхождения с неодинаковыми людьми; напротив, она требует неравенства для неравных, но такого неравенства, которое соответствовало бы действительному неравенству людей.

Здесь-то и обнаруживается главная трудность вопроса. Людей — бесконечное множество; все они различны. Как сделать, чтобы каждый получил в жизни согласно своей особливости? Как угнаться за всеми этими бесчисленными своеобразиями? Как «воздать каждому свое» (по формуле римской юриспруденции)? Они не одинаковы; значит, и обходиться с ними надо не одинаково — согласно их своеобразию… Иначе возникнет несправедливость…

Итак, справедливость совсем не требует равенства. Она требует предметно-обоснованного неравенства. Ребенка надо охранять и беречь; это дает ему целый ряд справедливых привилегий. Слабого надо щадить. Уставшему подобает снисхождение. Безвольному надо больше строгости. Честному, и искреннему надо оказывать больше доверия. С болтливым нужна осторожность. С одаренного человека справедливо взыскивать больше. Герою подобают почести, на которые не-герой не должен претендовать. И так — во всем и всегда…

Поэтому справедливость есть искусство неравенства. В основе ее лежит внимание к человеческой индивидуальности и к жизненным различиям. Но в основе ее лежит также живая совесть и живая любовь к человеку. Есть особый дар справедливости, который присущ далеко не всем людям. Этот дар предполагает в человеке доброе, любящее сердце, которое не хочет умножать на земле число обиженных, страдающих и ожесточенных. Этот дар предполагает еще живую наблюдательность, обостренную чуткость к человеческому своеобразию, способность вчувствоваться в других. Справедливые люди отвергают механическое трактование людей по отвлеченным признакам. Они созерцательны, интуитивны. Они хотят рассматривать каждого человека индивидуально и постигают скрытую глубинуегодуши…

Вот почему справедливость есть начало художественное: она созерцает жизнь сердцем, улавливает своеобразие каждого человека, старается оценить его верно и обойтись с ним предметно. Она «внимательна», «бережна», «социальна»; она блюдет чувство меры; она склонна к состраданию, к деликатному снисхождению и прощению. Она имеет много общего с «тактом». Она тесно связана с чувством ответственности. Она по самому существу своему любовна: она родится от сердца и есть живое проявление любви.

Безумно искать справедливость, исходя из ненависти, ибо ненависть завистлива, она ведет не к справедливости, а к всеобщему уравнению. Безумно искать справедливости в революции; ибо революция дышит ненавистью и местью, она слепа, она разрушительна; она враг справедливого неравенства; она не чтит «высших способностей» (Достоевский). А справедливость сама по себе есть одна из высших способностей человека, и призвание ее состоит в том, чтобы узнавать и беречь высшие способности…

Люди будут осуществлять справедливость в жизни тогда, когда все или, по крайней мере, очень многие станут ее живыми художниками и усвоят искусство предметного неравенства. И тогда справедливый строй будет сводиться не к механике справедливых учреждений, а к органическому интуитивному нахождению предметных суждений и предметных обхождений для непрерывного жизненного потока человеческих своеобразий. Справедливость не птица, которую надо поймать и запереть в клетку. Справедливость не отвлеченное правило для всех случаев и для всех людей, ибо такое правило уравнивает, а не «опредмечивает» (от слова «предмет») жизнь. Справедливость не следует представлять себе по схемам «раз навсегда», «для всех людей», «повсюду». Ибо она именно не «раз навсегда», а живой поток индивидуальных отступлений. Она не «для всех людей», а для каждого в особенности. Она не «повсюду», а живет исключениями.

Справедливость нельзя найти ни в виде общих правил, ни в виде государственных учреждений.Она не «система», а жизнь. Ее нужно представлять себе в виде потока живой и предметной любви к людям. Только такая любовь может разрешить задачу: она будет творить жизненную справедливость, создавать в жизни и в отношениях людей все новое и новое предметное неравенство.

Вот почему в жизни важнее всего не «найденная раз навсегда» справедливость: это иллюзия, химера, вредная и неумная утопия. В жизни важнее всего живое сердце, искренно желающее творческой справедливости; и еще — всеобщая уверенность, что люди действительно искренно хотят творческой справедливости и честно ищут ее. И если это есть, тогда люди будут легко мириться с неизбежными несправедливостями жизни — условными, временными или случайными, и будут охотно покрывать их жертвенным настроением. Ибо каждый будет знать, что впереди его ждет истинная, т. е. художественно-любовная справедливость.

Споры о справедливости продолжаются. Появляются новые авторитеты, меняются формулировки, стиль изложения. Но основные вопросы остаются прежними: что такое справедливость в отношениях c ближними и дальними; может ли быть несправедлив закон и, если да, то следует ли ему подчиняться; каким должно и может быть справедливое общество. А далеко за горизонтом сохраняется и надежда на преодоление тех обстоятельств человеческого существования, которые вынуждают нас считать справедливость ценностью и нормативным требованием.

Мне кажется, что в наше время философский интерес к справедливости связан в первую очередь с постепенным расширением и изменением представлений о сфере политического. Все чаще сама эта сфера фиксируется в зависимости от возможности разговаривать о ней в терминах справедливости. Это ведет к радикальному пересмотру границ между «публичным» и «приватным». Так, еще относительно недавно можно было считать справедливость публичной добродетелью, а семью — островком частной жизни, где действуют или должны действовать другие, более высокие стандарты человеческих отношений. Сейчас это далеко не так очевидно. Все привычнее становится мысль о том, что любые социальные феномены, сферы или области, которые могут быть описаны в терминах власти или справедливости, автоматически выводятся из сферы приватного и переходят в сферу публичного, а значит и публичной политики. Политика при этом может пониматься как попытка обнаружить проблематику справедливости там, где ее пытается скрыть «полиция», в широком смысле понимаемая как «призыв к очевидности того, что есть, или точнее того, чего нет» Тезис  первый, таким образом, заключается в том, что  справедливость определяет сферу политического и задает ее границы.

Но «справедливое» должно быть шире «политического», ведь справедливость — это и присущая нам моральная добродетель. Видимый конфликт в первом приближении решается с помощью различения справедливости процедурной и содержательной. Когда содержательные критерии справедливости (заслуги, потребности и др.) вступают в неизбежное противостояние, возникает стремление к поиску принципиально других решений. Так возникает идея процедурной справедливости. Этот подход основан на представлении о том, что договориться о процедуре решения той или иной проблемы часто бывает гораздо проще, нежели о конкретном содержательном решении. Но договариваясь о той или иной процедуре, стороны заранее соглашаются с тем, что любой содержательный исход, полученный в результате применения этой процедуры, будет считаться справедливым. Простейшим примером такой процедуры можно считать подбрасывание монетки. Более сложный и также хрестоматийный пример — разрезание торта, когда один режет торт на куски, а другой выбирает себе кусок. Второй  тезис: цель политической  справедливости  (по преимуществу) — поиск процедур. Справедливость как моральная добродетель нуждается в содержательных решениях. Моральное решение — это личное решение каждого, и именно здесь мы обязаны ориентироваться на те содержательные принципы, которые считаем правильными. Те ограничения на содержательные размышления, которые существуют в сфере политики, не действуют или не должны действовать в сфере морали, точнее — индивидуального морального выбора. Мой личный содержательный выбор не особо оригинален: я считаю, что цель справедливости — перераспределение в пользу тех, кому не повезло в природной или социальной «лотереях». Это и есть третий тезис. То есть, это перераспределение ресурсов самого разного рода в пользу тех, чье бедственное положение «не заслужено» с моральной точки зрения, кому в этой жизни «не повезло». При этом имеются в виду не какие-то мелкие насмешки судьбы, а серьезные несчастья — тяжелые наследственные заболевания, стихийные бедствия, аварии и катастрофы. Некоторые политические философы к такому серьезному невезению склонны относить и факт рождения человека в тоталитарной или бедной стране, что заведомо делает его жизненные перспективы не очень радужными.

После того как получены некоторые процедурные или содержательные принципы или концепции справедливости, встает вопрос о сфере их действия. Именно этот вопрос приобретает в последнее время чрезвычайную остроту. Обычно в разговорах о справедливости предполагается, что границы действия принципов и постулатов справедливости совпадают с границами национального государства. Но как раз эта, не всегда явная, посылка теорий справедливости подвергается ожесточенной критике. В самом деле, не вполне понятно, каковы те теоретические основания, которые позволяют нам не обращать внимания на человеческие бедствия, случающиеся где-то далеко от нас. В современном мире нет никаких технических препятствий, которые бы мешали оказывать помощь тем, кто находится в бедственном положении в любой точке планеты. Во всяком случае очевидно, что если мы настаиваем на совпадении сферы действия принципов справедливости и границ национального государства, то нужно предъявлять не только прагматические, но и хорошие моральные аргументы, которые позволяли бы нам игнорировать бедствия тех, кто не по свой воле оказался «за границей» наших обязательств или нашего внимания.

М. Уолцер обозначил эту проблему как «распределение членства». «Богатые и свободные страны похожи на элитные университеты, осаждаемые абитуриентами. Эти страны должны принимать решения, определяющие критерии членства и основания для такого включения»  Четвертый  тезис : границы справедливости не могут и не должны совпадать с границами национальных государств или политических сообществ.

Итак, что же делать морально озабоченному и политически активному индивиду? В модус долженствования имеет смысл переводить разговор в том случае, если мы принимаем исходную посылку о несправедливости мира. Причем не имеет особого значения, о какой именно несправедливости мы говорим — экономической, политической или социальной. Можно вспомнить и о несправедливости «метафизической», вселенской, а не только такой, которая является результатом деятельности или бездеятельности людей. В любом случае, говоря о долге справедливости, мы соглашаемся с тем, что, независимо от причин несправедливости, человек может что-то сделать для того, чтобы мир стал справедливее. Это рассуждение основано на известном принципе «долженствование предполагает возможность» или «должен — значит можешь».Хотя этот принцип можно встретить уже в текстах Пелагиуса и Августина, а сама идея выражена в максиме римского права «impossibiliumnullaobligatioest» (невозможное не может быть долгом), однако в относительно современном виде этот принцип обычно возводят к Канту, в трудах которого, хотя и отсутствует явная его формулировка, однако встречается ряд высказываний, в которых сопоставляются долг и возможность¹. Хотя основные трактовки этого принципа в основном носят логический характер, данный принцип (а, точнее, его возможные интерпретации) являются предметом полемики и в этике, и в политической философии. Согласно одному из следствий из этого принципа, приписывать моральную ответственность допустимо только в том случае, если человек мог или может совершить требуемое действие, изменить ситуацию. Однако, как это часто бывает, из одного и того же принципа разные люди с разными интересами могут выводить самые разные следствия. Так, «сильные» интерпретации этого принципа часто формулируются как призыв к своеобразно понимаемому реализму. Рассуждение строится примерно следующим образом: невыполнимые моральные нормы, невозможные способы познания мира и неосуществимые политические конструкции не имеют права на существование, а соответствующие теоретические концепции должны быть отвергнуты. Разрыв между моральными идеалами и требованиями практической морали должен быть преодолен, а последние следует формулировать с учетом того, на что реально способен человек со всеми его ограничениями разума, воли и ресурсов.

Однако против такой интерпретации можно найти множество контрпримеров, подобных тому, которые приводит Дж. Кекес в статье, посвященной анализу этого принципа применительно к проблеме моральных обязательств . Одна из приводимых им иллюстраций — пример с садистом, который не в силах остановиться и прекратить мучить людей. Может ли садист взывать к моральному оправданию, ссылаясь на этот принцип?

Я придерживаюсь более слабой интерпретации принципа «долженствование предполагает возможность», слабой с логической точки зрения, но не с точки зрения практических следствий. Несогласие с «сильной» интерпретацией объясняется главным образом тем, что возможность или невозможность морального или политического действия часто определяется без серьезного анализа того, о каких агентах действия идет речь, какие новые агенты могут быть созданы для выполнения тех или иных действий, а также без учета той роли, которую играют моральные императивы в качестве нормативного стандарта. При этом призывы к реализму на самом деле зачастую являются скрытыми аргументами в пользу морального минимализма, другими словами, используются для ослабления морального бремени. Такое оправдание широко распространено и в политической философии — в процессе конструирования теоретических схем совершенствования социальных институтов, и в моральной философии, когда мы ищем причины и основания помочь нуждающимся и несправедливо обиженным. А точнее говоря, пытаясь оправдать бездействие ссылкой на принуждающие обстоятельства, мы часто используем именно этот принцип, который, на первый взгляд, выглядит очень убедительно. Пятый  тезис, таким образом, заключается в том, что именно та или иная содержательная интерпретация этого принципа («долженствование предполагает возможность») и составляет центральное содержание моральных концепций  справедливости.

Поскольку число людей, нуждающихся в помощи, очень велико, а ресурсы же отдельно взятого индивида ограничены, невольно встает вопрос: как определить границы индивидуальных моральных обязательств? Следует ли в первую очередь помогать тем, чье положение особенно бедственно? Или приоритет имеют люди, с которыми мы связаны особыми отношениями, — родственники, друзья, соотечественники? Как определить тот порог, за которым моральные обязанности превращаются в непосильное бремя? Следует отметить, что этот вопрос актуален не только для деонтологической этики, но и для любой этической теории, основывающейся на идее беспристрастности, и, конечно, для морально озабоченного индивида.

Проблема определения границ моральных обязательств тесно связана с так называемой «точкой зрения беспристрастности», которую разделяют основные этические теории. В пределе, «точка зрения беспристрастности» либо делает невозможным выбор объекта помощи (благотворительности), либо низводит морального индивида до положения тех, кому оказывается помощь. Моральный индивид либо попадает в ситуацию буриданова осла, не имея оснований предпочесть благо одного благу другого (с той лишь разницей, что от голода в это время умирают другие), либо вынужден взваливать на себя непосильное бремя обязанностей, так как, оказав помощь одному нуждающемуся индивиду, он не имеет оснований игнорировать остальных нуждающихся. И тот, и другой результат неудовлетворительны. Задача заключается в нахождении баланса между требованиями морали и личным интересом. Ее решение требует ослабления непосильного бремени, которое возлагается на каждого морального индивида, разделяющего точку зрения беспристрастности. Это тезис номер шесть. Как это сделать — вопрос, пожалуй, самый трудный.

Итак, современные философские дискуссии о справедливости ведутся в трех основных направлениях. Первое можно обозначить как «содержательно-процедурное». Это различные попытки сформулировать принципы, критерии, нормы справедливости. Обсуждаются такие концепции как «справедливость как заслуга», «справедливость как выгода», «справедливость как потребность» и др. Возникают и новые содержательные теории дистрибутивной справедливости, связывающие ее с радикальным перераспределением общественного продукта . Сюда же можно пока отнести и разработку правил и норм процедурной справедливости.

Второе направление можно условно обозначить как «методологическое». Здесь речь идет по преимуществу о способах и механизмах обоснования, а также об исходных посылках и допущениях. В общественно-договорной традиции это, например, характеристики индивидов, заключающих соглашение о принципах справедливости, объем имеющейся у них информации и описание исходной ситуации, предшествующей договору. Это также и споры о том, «находим» ли мы теории справедливости в мире или конструируем их, а также о правильном соотношении этих двух подходов

И, наконец, третья тема — «локализации» справедливости или, другими словами, проблема определения ее границ. Седьмой  тезис  заключается в том, что именно эта тематика (границы  справедливости  и обязательств) является сейчас наиболее важной, интересной и перспективной для исследования.

В заключение напомню об одной из известных концепций справедливости, которая кажется мне очень симпатичной и перспективной. В ней есть и привлекательное содержание, и процедуры, и акцент на границах (сфер справедливости).

 

 

 

Философский энциклопедический словарь: В этике справедливость — категория, означающая такое положение вещей, которое рассматривается как должное, отвечающее представлениям о сущности человека, его неотъемлемых правах, исходящее из признания равенства между всеми людьми и необходимости соответствия между деянием и воздаянием за добро и зло, практической ролью разных людей и их социальным положением, правами и обязанностями, заслугами и их признанием.

Справедливость как понятие правовое состоит примерно в следующем: поступаешь против законных установлений – получаешь справедливое и заслуженное наказание, действуешь в рамках закона - имеешь право поступать в пределах дозволенного.

Божественный смысл справедливости состоит в воздаянии по заслугам или делам. Однако прямой и непосредственной связи воздаяния и деяния часто невозможно наблюдать из обычной человеческой перспективы. Нередко – даже одной жизни человека мало, чтобы увидеть торжество Божественной справедливости.. И очень часто справедливость Божественная обращается не столько и не только непосредтсвенно на того, кто вызвал справедливый гнев Божий…

В философии Древнего Востока и Древней Греции справедливость рассматривалась как внутренний принцип существования природы, как физический, космический порядок, отразившийся в социальном порядке.

Аристотель, который ввел понятия справедливости уравнительной (справедливость равенства) и распределительной (справедливость пропорциональности), дал свое толкование справедливости, из которого исходят и все последующие ее формулировки. Джон Ролз комментирует смысл этого определения справедливости: "смысл этот заключается в воздержании от получения преимуществ, которые некто приобретает путем захвата того, что принадлежит кому-то другому, его собственности, заслуг, места и т. п., или путем отказа выполнить просьбу человека, которому ты обязан, возвратить долг, не оказать уважения, и т. д..  Очевидно, что это определение сформулировано таким образом, чтобы его можно было применять только к поступкам, и люди считаются справедливыми в той мере, в какой их характер способствует устойчивому и эффективному желанию поступать справедливо. Определение Аристотеля, однако, явно предполагает рассмотрение того, что принадлежит самому человеку и что воздается ему".

В одном из номеров журнала "Science" была статья, в которой утверждалось, что тяга к справедливости сформировалась на генетическом уровне в процессе племенного развития человека, поскольку предоставляла более «справедливым» племенам преимущества в выживании.

„Для членов вида, обитающих в стабильных социальных группах, - пишет Джон Ролз, - способность подчиняться честным кооперативным устройствам и развивать чувства, необходимые для их поддержания, является в высшей степени выгодным, особенно когда индивиды долго живут и зависимы друг от друга. Эти условия гарантируют бесчисленные случаи, когда постоянно соблюдаемая взаимная справедливость приносит выгоду всем сторонам“.

Вспомним в этой связи работы Рут Бенедикт о синергетических отношениях в обществе, понимая под синегрией степень межчеловеческого сотрудничества и зависящей от неё степени общественной гармонии.

Совместное действие, объединение усилий приводят к результату более высокому, чем совокупный результат всех членов обшества, действующих сами по себе. В обществах где синергия низка, успехи каждого успех одного может предполагать неудачу или потерю другого или даже напрямую от них зависеть; люди относятся друг к другу настороженно, подозрительно; там преобладает атмосфера неуверенности и тревожности.

Джон Роллз также отмечает, что принципы справедливости связаны с человеческой социальностью и честностью в отношениях. Он заявляет: "особенностью человеческой социальности является то, что мы сами по себе суть лишь часть того, чем могли бы быть. Мы должны обращаться к другим в достижении совершенств, которые мы не развили в себе".

Именно для этого нужна справедливость, гарантируемая, в конечном счете, справедливым устройство всего общества. "Иституты справедливого общества представляют собой общую конечную цель всех членов общества, и эти институциональные формы оцениваются как благо сами по себе" (Джон Ролз).

Джон Ролз подчеркивает, что в основе отношений справедливости лежит принцип честности: "Основная идея тут состоит в том, что когда некоторое число людей вовлечено во взаимовыгодную кооперацию согласно правилам, и значит ограничивает свою свободу таким образом, чтобы дать преимущества всем, то те из них, кто подчинился этим ограничениям, имеют право рассчитывать на подобное согласие со стороны других, имеющих выгоды от подчинения первых… Мы не должны выигрывать от кооперации, не делясь честно с другими".

Основополагающими принципами справедливости как честности Джон Ролз называет следующие:

"каждый человек должен иметь равные права в отношении наиболее обширной схемы равных основных свобод, совместимых с подобными схемами свобод для других;

социальное и экономическое неравенства должны быть устроены так, чтобы от них можно было бы разумно ожидать преимуществ для всех, и доступ к положениям и должностям был бы открыт всем".

Справедливость может проявить себя исключительно в отношениях между людьми. Джон Ролз понимает справедливость как честность добровольных совместных процедур сотрудничества для осуществления договорных соглашений. Подобный договор, конечно, может быть реально заключен между конкретными людьми в конкретном случае. Но имеется в виду другое, а именно те принципы, которые "свободные и рациональные индивиды, преследующие свои интересы, в исходном положении равенства приняли бы в качестве определяющих фундаментальные соглашения по поводу своего объединения" (Джон Ролз). То есть корни принципов и основ справедливости находятся в глубоком и гипотетическом прошлом.

Подчиняясь принципу честности в отношениях с другими людьми и совершая в рамках таких отношений и на таких принципах добровольные действия, мы берем на себя тем самым определенные обязательства. Обязательства эти определяют то, что и как должны мы делать, чтобы наши поступки соответствовалиь требованиям справедливости. Иными словами, справедливость – это своего рода договор о неких правилах, которые регулируют отношения между людьми в некой общности.

Такие общности могут, по словам Джона Ролза, „не быть в равновесии из-за того, что честные поступки не являются в общем случае лучшей реакцией каждого человека на справедливое поведение своих партнеров“. Поэтому, чтобы обеспечить стабильность, „люди должны иметь чувство справедливости или проявлять интерес в отношении тех, кто был бы ущемлен их предательством; предпочтительно же и то, и другое".

Вот что пишет Джон Роз о чувстве справедливости:

"Когда это чувство достаточно сильно для преодоления искушения нарушить правила, справедливые схемы в обществе стабильны...

При наличии этих естественных установок и желания делать то, что справедливо, никто не будет желать продвигать свои интересы нечестно в ущерб другим…

А поскольку каждый признает, что эти наклонности и чувства распространены и эффективны, никому нет никаких оснований полагать, что он должен нарушать правила, чтобы защитить свои законные интересы...".

Достаточным условием "равной справедливости" Джон Ролз считает способность человека обладать чувством справедливости и действенным желанием поступать по принципам справедливости (по крайней мере, до некоторой минимальной степени). Но первым свойством является способность человека, как рационального существа, иметь концепцию собственного блага в своём жизненном плане и свои собственные цели. Людей, обладающих такими способностями, Джон Ролз называет „МОРАЛЬНЫМИ ЛИЧНОСТЯМИ“.

Есть еще много естественных обязанностей, которые свойственны людям вообще, а не только тем, которые находятся в сотрудничестве и кооперации друг с другом. Они обязательны для всех людей как равных МОРАЛЬНЫХ ЛИЧНОСТЕЙ.

Джон Ролз приводит примеры естественных обязанностей. Это „обязанность помогать другому, когда тот находится в трудном положении, при условии, что это делается без излишнего риска или угрозы для жизни; обязанность не причинять другому вреда и обязанность не причинять излишних страданий, не быть жестокими. Первая из этих обязанностей, обязанность взаимной помощи, есть положительная обязанность в том смысле, что она заключается в свершении доброго поступка в отношении кого-либо, в то время как последние две обязанности отрицательны в том смысле, что требуют от нас не совершать чего-либо плохого“. Вспомним, кстати, библейские заповеди с их запреатми и предписаниями.

Важным условием для того, чтобы люди обращались друг с другом по принципам справедливости, то есть не делали другим то, что не хотели бы, чтобы другие делали им, является доверие к другим. То есть такая подсознательная уверенность, что другие будут поступать также, как и ты сами – стараясь не нанести другому ушерб и не совершая осознанно и намеренно поступков, от которых пострадают другие люди.

Можно смело утверждать, что это именно о справедливости РабиХилель пару тысяч лет назад сказал, формулируя основную мысль Торы: „не делай другому того, что не хочешь, чтобы делали тебе“.

Важно иметь в виду, что „существенную роль в формировании морали играет привязанность к конкретным людям“ (Джон Ролз). Без чувства привязанности и любви, которые открывают в человеке способность и желания видеть вдругом равную себе личность, справедливость попросту немыслима. Поскольку без такого видения другого, он (другой) будет восприниматься лишь как инструмент для удовлетворения наших собственных интересов либо как досадное препятствие на пути к нашим целям.

И в заключение – замечательные слова Джона Ролза:

„В принципах справедливости присутствует неявным образом взаимность. Желание быть честными с нашими друзьями и желание быть справедливыми к тем, о ком мы заботимся, в той же мере является частью этих привязанностей, как и желание быть с ними и печалиться при их потере. Допуская, следовательно, что человек нуждается в этих привязанностях, рассматриваемая линия поведения должна включать справедливые поступки только по отношению к тем, с кем мы связаны узами привязанности и чувством  близости, а также уважение к образу жизни, которому они себя посвятили.

С постоянной уверенностью в себе, заключенной в принципах справедливости, люди формируют надежное чувство своего собственного достоинства, которое служит основой человеческой любви".

Ссылки по теме:

Фильмы

По этой теме ничего нет :(. Может быть, Вы поможете найти?

Изобразительные

(Справедливость - это беспристрастность, соответствие истине, законным и честным              основаниям.)

 

Мудрые мысли о

Справедливости

 

“Справедливость без мудрости значит много, мудрость без справедливости не значит ничего.”

Ошибка! Недопустимый объект гиперссылки.

*

“Бедным приходится уповать на справедливость, богатые обходятся несправедливостью.”

Б. Брехт

*

“Справедливость — истина в действии.”

Б. Дизраэли

*

“Справедливость не в том, чтобы получали поровну, а в том, чтобы справедливо получали не поровну.”

А. Гельман

*

“Нравственные качества справедливого человека вполне заменяют законы.”

Менандр

*

“Справедливость без силы беспомощна; сила без справедливости деспотична.”

Б. Паскаль

*

“Существуют два первоначала справедливости: никому не вредить и приносить пользу обществу.”

“Нельзя быть справедливым, не будучи человечным.”

Вовенарг

*

“Справедливость — такой же необходимый для жизни продукт, как хлеб.”

Л. Берне

*

 

 

 

Справедливость – это понятие о должном, содержащее в себе требование соответствия деяния и воздаяния. В частности, это соответствие прав и обязанностей, труда и вознаграждения, заслуг и их признания, преступления и наказания.
Википедия

Справедливость – Справедливое отношение к кому-л., чему-л.; беспристрастие.
Современный толковый словарь русского языка Ефремовой

• Справедливость — это логическая оценка действия в соответствии с критериями, зафиксированными в общепринятой и обязательной нормативной системе — законе.
• Справедливость – это готовность пожертвовать личным для достижения общественного блага.
• Справедливость — это апелляция к совокупности ценностей, которые считаются более высокими, чем те, что нашли воплощение в законе.
• Справедливость – это то, что появляется с первыми истоками социальных отношений. Справедливость всегда социальна.
• Справедливость – то, к чему всегда стремятся государственная и судебная системы; но что веками остаётся недостижимым идеалом.
• Справедливость — одна из важнейших нравственных проблем современности. Это исторически изменчивое явление, которое в новых условиях приобретает новые качества.

 

 

 

Высшая, божественная правда и справедливость как вечный  человеческий идеал.

 

• Справедливость Бога — совершенна и не имеет недостатков. «Он твердыня; совершенны дела Его, и все пути Его праведны [«справедливы» , НМ] ; Бог верен, и нет неправды в Нем; Он праведен и истинен» (Второзаконие 32:3, 4). Справедливость Бога безупречна: Бог никогда не бывает слишком снисходительным, не бывает он и слишком жестким.
• Можно сказать что человек не знает, что его Душе во благо, а Бог знает.
• Человек судит по законам, а Бог по поступкам. Значит человеческая справедливость это всего лишь правила поведения, одобренные большинством, а Божья справедливость - это скорей всего попытка потешить свое самолюбие, с надеждой, что на том свете зачтется...
• справедливость человеческая - полностью противоположна божественной: (плюс и минус)

 

Справедливость — какое прекрасное слово. Есть что-то божественное в нем. Оно вдохновляет, укоряет и мучает. Свято нас мучает, когда мы боремся за справедливость в отношении других людей, и в тоску ввергает нас, когда мы добиваемся полной справедливости, и часто в сущих пустяках, в отношении себя со стороны других.

Сама справедливость нас все время толкает и понуждает быть выше справедливости и никогда не быть ниже ее. И мы чувствуем в душе своей мир и радость, когда совершаем справедливость, и особенно когда становимся в своих чувствах выше справедливости. Стать над справедливостью — это значит войти уже в Царство Христовой любви.

Она регулирует основы человеческой жизни и личной, и общественно-социальной, и государственной. К понятию этой справедливости следует отнести и простую честность, правдивость, уважение к другому человеку, к его жизни, к его слову, к его свободе. Свобода есть самая главная часть жизни другого человека. Свободу нужно охранять справедливостью. Справедливость формулируется заповедями, данными Богом человечеству на Синае. Все они говорят о справедливом Законе Божьем, данном человеку. И 10-я, последняя заповедь говорит о том, что несправедливость к другому человеку нельзя допускать даже в своих сокровенных желаниях. Нельзя желать ничего, что может нарушить жизнь и права другого.

Увидеть справедливость окружающих нас, испытать и свою справедливость в отношении людей — это большое счастье, так каквысшая справедливость — выше справедливости, и имя ей любовь.

 

 

Мировая  справедливость как потребность и чаянье народов

 

Мерить справедливость всегда в отношении самих субъектов этой справедливости прямо, начинать с начала, с главного, и тогда уже смотреть на обстоятельства. Тогда всё везде очевидно решается. На государственном уровне Правители поступают по совести, когда не отходят от прямых интересов Субъектов в сторону тех или иных объектов (законов), которые типа важны сами по себе и приоритетнее прямых интересов Субъекта в данных обстоятельствах. И это не всегда возможно определить в рамках четких законов. Хотя это уже дальше..

Например, если всерьез вспомнить про приоритет субъектов, то можно четко судить и происходящие в последнее время бесчинства в отношении Ирака, Ливии, Сирии и других стран. Или "холодная война" с использованием всех доступных средств с Северной Кореей, Ираном, Китаем, Россией и многими другими странами. То есть не было необходимости "принимать меры", а само вмешательство было преступлением против субъектов.. Вы хотя бы сами должны быть лучше, чем те, к кому навязываетесь, а факты как раз говорят обратное.

 

О правде и справедливости в борьбе народов.

I.

Самый распространенный взгляд, которым оправдывается война со стороны какого-нибудь народу, — тот, что правда и справедливость на стороне этого народа. Враждебной же народ представляется целиком пребывающим в неправде и несправедливости. Это — чисто моральная оценка войны, перенесение моральных категорий личной жизни на историческую жизнь народов. Такое приписывание исключительной моральной правоты своему народу в войне, а враждебному народу исключительной неправоты нередко бывает скрытым пацифизмом, вынужденным к оправданию данной войны. Это благообразная точка зрения, которая сразу же сделалась господствующей в России, когда разразилась война, не только не верна, но и опасна. Русским очень трудно было вообще оправдать войну. В широких кругах русской интеллигенции господствовало сознание, совершенно отрицающее войну. Элементарно-простое отрицание войны базировалось на разных отвлеченных учениях, как гуманитарный пацифизм, международный социализм, толстовское непротивление и т. п. Подход к проблеме войны всегда был отвлеченно-моралистический, отвлеченно-социологический или отвлеченно-религиозный. Самостоятельной работы мысли над сложной проблемой войны у нас не происходило. Война застала нас нравственно неподготовленными. Начали на скорую руку строит оправдания войны и применили самый элементарный прием перенесение на мировую борьбу народов привычных категорий нравственной жизни личности. Это делали и левые направления, исходившие из позитивности.

 

Социальная несправедливость и ее последствия для     современного Российского государства

 

Актуальность темы исследования. В конце XX - начале XXI вв. социальная несправедливость как феномен некачественной, антигуманной жизненной реальности, включая антигуманность духовных проявлений, приобрела свойства всеобщности, проявляясь во всех типах, формах общественных, корпоративных, индивидуальных отношений, во всех сегментах чувственно-рациональной рефлексии противоречивого, конфликтного бытия.

В силу как объективных, прежде всего экономических условий нарастающей конкуренции, так и субъективных факторов тотальной информатизации, плюрализации сознания, мировоззренческого, культурного разнообразия проявляется тенденция не только расширения границ социальной несправедливости, но и воспроизводства её содержательных, качественных, функциональных характеристик.

Определенный рост личностного, гражданского, национального самосознания обуславливает иные, чем раньше, более критические, а нередко и более эмоциональные модели восприятия и оценки проявлений социальной несправедливости.

 

Тематика социальной несправедливости нередко доминирует не только в сфере экономических неравенств, но и в семейно-бытовых, поколенческих, тендерных, экологических и многих иных отношениях и сферах жизнедеятельности.

В особых конфликтогенных формах социальная несправедливость появилась в России конца XX — начала XXI вв. В этот период под воздействием различных условий и факторов сложились модели и механизмы воспроизводства социальной несправедливости по отношению к личности, семье, к социальным, профессиональным группам, поселенческим сообществам, персоналу различных отраслей хозяйственно-экономической деятельности.

В системе несправедливого распределения, перераспределения материальных и финансовых ценностей и доходов, заработной платы, социальных выплат, информационных, социокультурных, образовательных, медико-профилактических ресурсов оказалось большинство населения России.

Отношение к социальной несправедливости структур политической, экономической власти, политических партий, общественных объединений, других институтов гражданского общества, представителей социально-гуманитарных наук начало меняться в связи с определенными изменениями курса развития России, в большей степени сориентированного на интересы широких слоев и групп населения страны, на проблемы эффективной социальной политики, на актуализацию социальных функций государства.

Важнейшими детерминантами и одновременно признаками социальной несправедливости выступают аморальность поведения субъекта, эгоизм, социальная агрессивность, дегуманизация властных, правовых, политических, экономических отношений, низкий уровень социальной ответственности, понимание свободы публичного бытия как преодоленной необходимости.

В определенном смысле социальная несправедливость есть экзистенциальный проект существующих, действующих людей, но, как-правило, с дефицитом культуры, нравственности и социальной ответственности.

 

 

 

 

Пути и механизмы восстановления справедливости

 

Условия и механизмы реализации социальной справедливости

 

                Социальная справедливость – очень важная составляющая бытия

человеческого общества. Мера присутствия этого образования в культуре

социума и практике отношений между людьми – один из главных показателей

степени его зрелости.

Можно приводить примеры до бесконечности. Примеры "восстановления справедливости путем нападения" известны в мировой истории какмировые войны. Вся история человечества – это война не за мир, а война за справедливость. Причем эта справедливость у всех СВОЯ!!!

Тот, кто несправедливо нападает, всегда считает, что он справедлив!

Никто не хочет забыть обиду. Никто не хочет прощать обидчику. Все хотят, чтобы справедливость была на его стороне, но никто не хочет перейти на сторону справедливости. Никто не хочет быть должником. Все хотят этот "должок" отдать.

Восстановление справедливости и месть – это два совершенно разных понятия. Когда мы их путаем и склеиваем воедино, тогда у нас начинаются проблемы.

Умение отрешиться от своего "Я", смотреть на вещи непредвзято иобъективно является первым шагом на пути правильного восстановления справедливости. 

Справедливость-кратчайший путь к выстраиванию согласия и солидарности в обществе.

 

Социальная солидарность выполняет жизненно важную функцию -воспроизводство социальной системы на любом ее иерархическом уровне -от групп первичных социальных практик до социума в целом Состояние или уровень социальной солидарности в обществе определяет степень гармоничности его функционирования, и в целом - жизненные шансы и перспективы Серьезная редукция солидарности несет в себе угрозу социальной дезинтеграции .В силу этого, при нормальном функционировании социума, солидарность, как правило, является объектом неослабевающего внимания, как со стороны правящей в обществе группы, в чьих действиях почти неразделимо присутствуют цели воспроизводства общества и своей власти, так и со стороны других социальных институтов, чья деятельность впрямую обусловлена уровнем консолидации и кооперации их членов В силу этого, нельзя считать нормальным то состояние общественных отношений, при котором ни власть, ни другие институты не проявляют достаточной озабоченности относительно степени консолидации социального целого, или вообще наличия таковой.

 

 

 

Пятая империя России как проект государства справедливости.

 

Подобно весенней волне подснежников после долгой зимы, на свет появляются ростки нового жизненного обустройства. Идеи, наследующие традиции Сергия Радонежского, староверов, Пушкина и Иосифа Сталина. Идея Пятой Империи как разумный вихрь – род сложнейшей организации информационного поля – родилась и, набирая силы, проникает во все новые и новые сердца и умы, уголки общественного сознания и глубинные слои коллективного бессознательного.

Но мы ставим вопрос жестче: возможна ли Пятая Империя как реальный проект, как система социально-политических и организационно-технологических программ? И не вообще – а в исторически отпущенное нашей стране время? Иными словами, что есть Пятая Империя – поэтическая метафора царства добра, красоты и творчества, воображаемый идеал, пространство грез и время мечтаний? Либо же это «град небесный», который может и должен получить реальное воплощение, стать «градом земным» – крепостью воли, созидания и справедливости?

Это требующая доказательств, а оттого и более уязвимая постановка вопроса о Пятой Империи, как актуальности наших дней. И положительный ответ предполагает перевод провидческих предчувствий на язык технологий. Превращение мистических откровений в программы операций, увязанных по методам воплощения, образам материализации и субъектам действия. Перевод пластики художественных образов в диалектику практических действий «кризис-девелопмента».

И мы отвечаем на поставленный вопрос положительно. Да, Пятая Империя – это проект, который может и должен осуществиться в двух измерениях: идеального и реального, «града небесного» и «града земного». Но для того, чтобы показать не просто осуществимость, а неизбежность Пятой Империи, начнем с выявления того, а что же такое, собственно, империя.

Первый напрашивающийся ответ – это тип государства, могучая, оказывающая влияние на судьбы мира держава, охватывающая огромные территории и играющая уравновешивающую роль в мировой политике. Однако в реальности все гораздо сложнее. Недаром один из самых глубоких знатоков истории империй, выдающийся современный культуролог Владимир Махнач следующим образом определил империю: «Империя есть нечто с царем царей во главе, объединяющее государства, разумеется, потерявшие часть своей независимости – в основном внешней».

На первый взгляд все понятно – речь идет именно о государстве, некоем политическом образовании, объединяющем господствующий этнос и охватывающем многие народы, развивающиеся в рамках империи в спокойствии и благоденствии. Однако смущение вызывает термин «нечто». Столь тонкий и проникновенный знаток бытия империй, как Махнач, использовал его в тексте не случайно вместо привычного термина «государство». Он, как и любой, кто непредвзято окунется в имперский мир, прекрасно понимает, что империя государством не исчерпывается и к державе не сводится, представляя собой многомерный, разноцветный пластический организм, охватывающий все стороны человеческого жизнеустройства – от политики до культуры, от обыденной жизни до воинской организации, от прозрачной юриспруденции до сумрачного мира спецслужб. Именно поэтому империя универсальна, о чем писали все их исследователи.

Предчувствие принципиально новых форм организации пространства социального и политического действия, следующих за государством, охватывает не только нас, но и других исследователей. Рассмотрим мировой бестселлер последних лет Майкла Хардта и Антонио Негри «Империя». И речь в нем идет отнюдь не о государстве. А об ином сложном явлении.

Скажем определеннее: если бы под Пятой Империей мы понимали только или прежде всего государство, то надежды бы у нас не было никакой. И автор отнюдь не считает корпорацию по утилизации советского наследия и путинский симулякр позднего СССР в сложном симбиозе с «мегахолдингом Россия» пусть робким, начальным ростком Империи – Наследницы Великих Империй Прошлого. Он не полагает Россиянию «удерживающим» стражем у врат хаоса, деструкции и зла? Конечно же, нет. Но он уверен в другом. Уже начался сложный и динамичный процесс самоорганизации всех деятельных, созидательных и верующих сил нашего расколотого на мелкие мозаичные куски социума. Он уверен, что в наши дни образуется сложная и плотная ткань взаимодействий деятельностно ориентированных людей, групп, сообществ, корпораций, которая, будучи объединенной с иерархией оборонных и силовых структур, собственно, и станет началом Пятой Империи.

Между рождением и основанием Пятой Империи – дистанция огромного размера и, дай Бог, короткий промежуток времени. Основание Пятой Империи – это, во-первых, осуществление масштабных и действенных проектов по сбережению народов России и прежде всего русского; во-вторых, решительное в массовом порядке перевооружение самой современной техникой армий и флота, единственных, по выражению Александра III, друзей Российской Империи; в-третьих, лавинообразное применение в экономике и в социальной сфере революционных, поистине сказочных технологий, полностью готовых в настоящее время к своему массовому использованию. Но главное состоит в восстановлении в повседневной жизни народа таких традиционных принципов, как справедливость, взаимопомощь и доброта. И когда критическая масса сообществ, живущих и действующих по законам Русской Правды, будет достигнута, когда они станут доминирующей силой в иерархии силовых структур, когда их усилий окажется достаточно, чтобы воплотить в жизнь проект Преображения России, тогда Пятая Империя будет основана и появится «царь царей».

Пятая Империя как универсум социально-политической жизнедеятельности по длительности снимает, преодолевает и одновременно включает в себя государство прежде всего в части мегахолдинга и силовых структур.

Автор: А.М. Салов