Мысли о патриотизме в свете доктрины Дэвида Кэмерона

Автор: Владимир Андреевич Рыбаков, постоянный член Изборского клуба

Российская кампания в Сирии вновь обострила в обществе дискуссию об истинных национальных интересах и приоритетах, о целях и задачах страны в современных условиях, о патриотизме в его истинном понимании. Общественное мнение раскололось на две неравные части: «державное» большинство и немногочисленные другие. И вот уже отовсюду доносится непрекращающаяся полемика о «светоносном Русском мире» и «проклятой империи зла». Кто мы: европейцы, евразийцы или альтернативная форма жизни? Нет покоя извечной русской рефлексии. И в очередной раз, с нерастраченным азартом, впадая в исторические мифологемы, «избитые» идеологические штампы и сомнительные философские обобщения российское общество пытается разобраться, что есть истинное благо, истинная польза, истинный патриотизм.

Боясь быть обвинённым в «либеральной ереси», тем не менее, приведу слова премьер-министра Великобритании Дэвида Кэмерона, сказанные на съезде Консервативной партии осенью 2015 года: "Я заинтересован только в двух вещах: процветании Британии и влиянии Британии". (Проклятые англосаксы, умеют же выражаться кратко и по существу). Процветание и влияние – иными словами, материальное благосостояние и геополитическая мощь. Вполне ясное и рациональное представление о патриотизме современного Запада. (Если рассматривать понятие «патриотизм» как служение интересам своего Отечества). И я, о ужас, вдруг почувствовал себя «западником» потому что такое понимание патриотизма во многом созвучно моим воззрениям. И вот почему.

Процветание (если иметь в виду, прежде всего, материальный достаток) – вещь, безусловно, полезная и притягательная. Сравнительные параллели между Западной и Восточной Германией, Южной и Северной Кореей, скорее всего, будут не в пользу последних, в том числе и потому, что экономика дефицита неконкурентоспособна перед экономикой потребления. При этом, естественно, можно задаваться вопросом о том, действительно ли мерилом «хорошей» жизни является приобретение благ, существенно выходящих за рамки требований комфорта, элементарного удобства и рациональной достаточности?

Конечно, человек есть преимущественно сущность духовная (мне так кажется), но в нём присутствует и физическая составляющая. Аскеза Сергея Радонежского восхитительна и богоугодна. Однако как мало избранных, готовых к подобному подвигу. Насколько тяжела и непосильна эта ноша для многих из нас. Значительная часть человечества, во многом, адепты «религии Её Величества Потребления», и очевидно, что в ближайшее время изменение ценностных ориентиров не случится. Уверен, не учитывать этот факт – значит не учитывать объективную реальность. Недооценка мирского начала есть свидетельство незнания элементарной человеческой природы, попытка выдать желаемое за действительное. Кроме того, необходимо отметить, что удовлетворение материальных потребностей индивидуума является, в том числе, и мощнейшим стимулом научно-технического прогресса, а это уже фактор конкурентоспособности государства и игнорировать его нельзя, иначе можно поставить страну в неравные условия в борьбе за «место под солнцем». И, наконец, низкий уровень жизни населения – это почти всегда потенциальный внутриполитический риск для правящего режима, почва для возникновения протестов и недовольства. Возможно, крах Советского Союза, как исторического проекта, был обусловлен не только вырождением правящей элиты и коммунистических идеалов, не только экономическими трудностями и не до конца продуманными внешнеполитическими решениями, но и игнорированием элементарных, насущных нужд людей, презрением этих нужд с точки зрения высших интересов государства. Таким образом, рост благосостояния – цель любого нормального государства, стремящегося к устойчивости и развитию.

Что касается второго термина, характеризующего суть патриотизма по Кэмерону, то и тут я солидарен с британским премьером: влияние, то есть величие и геополитическая мощь страны, вне всякого сомнения, стремление и цель любого патриота и гражданина. Кстати, в самый раз вспомнить господина Бжезинского, который писал: «Странами, как и людьми, движут наследственные склонности, традиционные геополитические предрасположенности и собственное понимание истории…..». Это абсолютная истина и в отношении России, страны, которая со времён Смутного времени оставалась подлинным субъектом истории и которая имеет очень сильные традиции государственности и великодержавия. Это наше «родимое пятно». Россия и экспансия, Россия и империя – это синонимы.

По всей видимости, истоки данного мировоззрения связаны с географическими особенностями России, страны, открытой для враждебного натиска Востока и Запада, и нуждающейся в освоении этих пространств для создания «зоны безопасности», а также с сильными «ордынскими традициями» – жесткой авторитарной системой власти. Хотя очень часто это стремление приобретало уродливые формы: «Государство пухло, народ хирел», – писал В. Ключевский, говоря о том, что интересы населения приносятся в жертву мощи державы. Тем не менее, сильное государство – это доминанта русского сознания, говоря иначе – «инстинкт государственного могущества» (Н.Бердяев) был присущ нашему народу на протяжении всего исторического периода. Может быть в силу этого многие российские государственные деятели (Иван Грозный, Пётр I, Иосиф Сталин), внесшие значительный вклад в усиление державы, но при этом бывшие «скорыми на расправу», немилосердными и жестокими, тем не менее, имеют значительный положительный исторический образ в силу своей приверженности к политике укрепления основ государственности, геополитическому влиянию России. Кроме того, немаловажно, что во многом территориальная экспансия сопровождалась экспансией мировоззренческой. Теория старца Филофея о том, что «Москва – Третий Рим» – это почти религиозное учение, попытка позиционирования страны как единственной «божественной» категории среди гибнущего от порока мира.

В ХХ–м столетии «красный проект» возник и ненадолго утвердился еще и потому, что имел все признаки новой формы мессианской идеи – построение общества всеобщего равенства и справедливости. Архетип русского сознания, безусловно, экспансионистский, имперский, он расширяет зону культурно - политического влияния и территориального обитания народа.

Возможно, главное заблуждение российских либералов 90 –х гг. состояло в том, что они поверили (или сделали вид, что поверили) будто после распада Советского Союза геополитической конкуренции больше не существует, что Россия – это пусть и достаточно специфическая, но полноценная часть западного сообщества или, по крайней мере «усыновленное дитё Европы».

«Общечеловеческие ценности», «цивилизованный подход», «глобальный прогресс» - все это выдавалось за универсальные и всеобъемлющие принципы мирового сообщества. Одним словом – конец истории. (Читайте Фукуяму, господа!) Либералы торжествовали, страна возвращается в «семью просвещенных народов». Русской метафизикой тотально завладело представление об ущербности и дикости всего исконного и национального. Слово «патриот» стало ругательным и «черносотенным». Повсюду разлилась «Чаадаевщина» с её худшими афоризмами об исключительной бесполезности и ничтожности России: «Начиная с самых первых мгновений нашего социального существования, от нас не вышло ничего пригодного для общего блага людей, ни одна полезная мысль не дала ростка на бесплодной почве нашей родины, ни одна великая истина не была выдвинута из нашей среды».

Россия безжалостно избавлялась от «имперского проклятия»: был распущен Советский Союз, ликвидирован Варшавский блок и СЭВ, войска из Восточной Европы с «триумфом» вернулись на Родину, а «мальчики в розовых штанишках» занялись строительством передовой рыночной экономики.

Результат подобной капитуляции был очень поучителен: блок НАТО продвинулся к российским границам за счёт включения государств бывших союзников по социалистическому лагерю, в восточной Европе вместо ликвидированных советских военных объектов стали появляться американские и натовские базы, Запад решительно занялся поддержкой «цветных революций» на всем постсоветском пространстве. Все это преподносилось как продвижение демократии и свободного мира к рубежам нашей страны. Предательство национальных интересов привело к утрате Россией статуса мировой державы и превратило её в лучшем случае – в региональную силу, влияние которой распространяется лишь на некоторые территории бывшего СССР. Потеряв всю «имперскую» мощь, наша страна не приобрела ровным счётом ничего, кроме полномасштабного экономического, социального и демографического кризиса. Парадигма строительства « сверх идеи» была заменена парадигмой стремления интегрироваться в «цивилизованное сообщество», без учётов национальных традиций и стратегических интересов.

Таким образом, прав и еще раз прав британский премьер-министр: влияние державы, её геополитический вес – это те ценности, которые неотделимы от истинного патриотизма, и сомневаться в этом в высшей степени цинично и недальновидно.

Анализ «патриотической доктрины» Кэмерона на этом исчерпан, и все бы логично в таком рассуждении, все прозрачно и рационально в заключениях англосаксонского политика, но для полного понимания и принятия данной интерпретации патриотизма, в ней не хватает, на мой взгляд, глубинной сакральности и, если хотите, божественного прозрения.

Не отрицая аргументов Кэмерона, я, тем не менее, чувствую их половинчатость и ограниченность, как будто оратор начал свою речь и оборвал её, недосказав чего-то, быть может, самого важного и существенного, без чего все остальное становится только эпиграфом ненаписанного произведения. Будь я более даровитым по части словесности и «полёта мысли», возможно, попытался бы выразить эту потаённую сущность патриотизма и рассказать о ней доступно и популярно, но Создатель не наградил меня подобными талантами и мне остается лишь предчувствовать её существование и тайно надеяться, что когда-нибудь она будет раскрыта.